[03.08.2024] | |
Не было, не было, ... и вот, ОПЯТЬ!(Посвящается Селене))))) (2) |
[23.02.2024] | |
С днем Защитника Отечества! (0) |
[23.02.2024] | |
23 февраля - праздник наших мужчин! (0) |
Статьи » Ростов со всех сторон » Из истории Ростова |
«В прошлом Ростова» Так называлась заметка с продолжением в 2-х номерах «Приазовского Края» середины 1900 года. Но судя по названию заметки, мы понимаем – речь не о 1900-м году. Действительно, автор заметки описывает свои воспоминания о городе, после 20-летней разлуки с ним. Статья – восторг, статья - воспоминание о городе, театрах и городском саду, о нравах ростовчан старого времени. К счастью, у нас есть уже знакомое большое панорамное фото этих самых мест, почти той же поры, которую вспоминает автор. Здесь подпись к нему, откровенно, бредовая. Для ясности могу предложить читателю найти эту картинку на нашем «Берегу» и понять, что здесь где и откуда. Для простоты же скажу кратко – это вид со старой пожарной каланчи через Пушкинскую улицу на Городской сад с северной его стороны. Остальные детали см. по тексту. «В ПРОШЛОМ РОСТОВА. (Отрывки из воспоминаний). Часть 1-я Боже, как все изменилось! Я только что возвратился из дальних странствий и восхищаюсь теперь прелестями родных, давно оставленных палестин. «и дым отечества так сладок и приятен». Двадцать лет! 3а эти двадцать лет Ростов стал неузнаваем. Это не тот Ростов, который я знал прежде, когда я был молод, когда в нем не было ни конок, ни газа, ни электричества, ни телефонов. Проезжая с железнодорожного вокзала в город, я неоднократно протирал глаза, оглядывался по сторонам, силился припомнить знакомые когда-то особенности Большой Садовой и, увы, подавленный величием нынешнего Ростова, не узнавал родного гнезда! Да, полно, Ростов ли, это? Я целыми днями бродил по улицам и переулкам города, любовался его грандиозными зданиями, поражался его завоеваниями в области внешней, по крайней мере, культуры, и, сознаюсь откровенно, бесконечно удивлялся тому превращению, которое произошло в Ростове за эти приблизительно двадцать лет. Вместо «горбатой» скверной, сложенной из простого булыжника, мостовой - по крайней мере, по Садовой, посредине которой тянулась полоска из утрамбованного щебня, устроенная очевидно для шика на пространстве между Большим и Таганрогским проспектами, теперь лёг паркет из кубиков. О конке никто тогда и не помышлял и ее признавали роскошью, доступной только для столиц. Улицы освещались керосиновыми лампами, а газ, проведенный французским обществом и впервые осветивший город в вечер страстной субботы, произвел необычайный фурор: население высыпало из домов и чуть не до утра фланировало по улицам, любуясь невиданной дотоле новинкой. Покойный издатель «Донской Пчелы» И.А.Тер-Абрамиан быть несказанно поражен этим чудом и, глядя на газовый фонарь, выразил изумление: «Удивительно - без фитиля, а горит»! (Показанное здесь фото с чудо-освещением, снято лет на 10 позже выхода описываемых воспоминаний. Впрочем, сути от эффекта для тогдашних ростовчан, не меняет) Об электричестве мы знали только по слухам и возможности скорой эксплуатации его для общественного пользования не допускали. От того, когда в думе шли дебаты о сдаче контрагенту исключительного права освещения города газом, гласные чуть не кричали «ура» и на вопрос городского головы относительно шестидесятилетнего срока демонстративно заявили: — Валяй на сто лет! Упорствовал только покойный Егор Иванович Ткачев, но и того бывший городской голова А. К. Кривошеин, успокоил словами: - «Уж вы, Егор Иванович, вечно неприятности нам делаете»... Теперь сызнова начну. Выйду из дому и стану вспоминать: а что тут было? Живу я теперь в Большой Московской гостинице. Говорят, большие деньги на нее потрачены, т.е. не на гостиницу, а на здание. Ну, да Бог с ними - не мое дело. Домище хоть куда. А в те поры здесь торчал двухэтажный домишко, да рядом флигелёчки, да избы на курьих ножках красовались на этом месте, которое и тогда уже было центром кабацким: в двухэтажном домике содержалась гостиница «Орел», а под «Орлом» погребок серба Патта торговал; зимой сюда из театра в антрактах через дорогу перебегали и грелись у буфетной стойки, делясь впечатлениями. И в «Орле» и у Патта шибко дулись в карты, и многие там немало денежек спустили. А рядом, в избенке, какой-то грузин содержал единственную в городе шашлычню. Теперь шашлычников развелось видимо-невидимо и не столько, говорят, у шашлычников этих теперь едят, сколько пьют. И «кабинеты» в нынешних шашлычных имеются - для приюта женского общества. А тогда ни женщин, ни вина у грузина не полагалось. Придешь, бывало, к нему, положишь на стол тридцать копеек и уйдешь на полчаса. Глядь, к приходу обратному и шашлык готов. Грузин был в большом почете и к нему не гнушалась заходить тогдашняя знать. Только не разговорчив был грузин, и шашлык свой готовил без свидетелей, по секрету. А напротив был зимний театр и принадлежал г. Гайрабетову, потому и назывался он «Гайрабетовским». Теперь, на том месте, где красовался гайрабетовский театр, выросло монументальное здание городских общественных учреждений. Богатейшее здание - хоть куда! Только, говорят, в нем зимой чертовски холодно бывает - отопление водяное, да только проводники не изолированы от холода и пока вода дойдет, до жилых помещений - охладевает. Из погребов еще, говорят, как из резервуара, мороз идет в торговые помещения. Впрочем, все это - мимо. Вот о театре поговорим. Театр был дрянненький, деревянный, крытый железом, оштукатуренный и не большой. Не сравняться, конечно, ему с Асмоловским, ну, да по тем временам был как раз в, пору. Все же в нем было два яруса лож, а выше галерея и балкон. Устроен он был в шестидесятых годах при А.М.Байкове, который мечтал насадить в нем, по примеру Таганрога, итальянскую оперу. Итальянцев в Ростове не дождались, да и не нужны, пожалуй, они были: мало кто по-русски правильно мог изъясняться, а не то, чтобы понимать и слушать итальянские рулады. Если, однако, в гайрабетовском театре; не удалось привить итальянскую оперу, за то блестящий успех имела там французская оперетка. Чуть ли, не впервые в России поставлены были в Ростове «Прекрасная Елена», «Синяя борода», «Орфей в аду», «Чайный цветок», «Зеленый остров», и другие. Культивировал в Ростове оперетту антрепренер Вальяно, обменявший на театральное дело положение помещика и разорившийся на нем. Вальяно сам переводил, пел и играл. При нем оперетка процветала, как никогда и нигде. Весь Ростов тогда помешан был на побочной дочери оперы и лучшими и модными пьесами для домашнего исполнения считались в те поры оффенбаховские мотивы. В памяти ростовцев долго жили известные тогда опереточные дивы - Полонская и Кольцова. Последняя, роскошная, с чудными формами, полнотелая, бойкая каскадная певица с ума сводила тогдашнюю золотую молодежь, которая из-за неё безумствовала, бесновалась и разорялась. В конце концов на ней женился, кажется, один из местных богатых купеческих сынков и куда-то скрылся. Вполне по провинциальному, театральные завсегдатаи делились на две партии: одна состояла из поклонников Кольцовой, другая - Полонской. Последняя была любительницей стрельбы в цель и часто устраивала пари на шампанское. Поклонники усерднейшим образом сажали промахи и Полонская выигрывала несметное число бутылок шампанского. Всё это тут же распивалось, а однажды артистка наполнила выигрышем ванну, которую и не замедлила принять в городском саду, в будке, заменявшей для главных женских персонажей купальню. Будка эта, как я заметил, цела и теперь и стоит все на том же месте. В ней, кажется, живет теперь садовый сторож. Деньжищ в те поры у купеческих сынков водилось много и за неимением других увеселительных мест - тогда не было ни «Палермо», ни Александровских садов, и иных «душеспасительных» приютов. Мотали деньги вокруг и около театра и труппы. Кутежи большею частью происходили в ротонде городского сада, где царит Сергей Петров и где нажил он огромный капитал. О саде, впрочем, речь впереди. Большой известностью пользовались тогда представители купеческой золотой молодежи - К., В., К., М. и адвокаты Г. и С. и др. По обычаям, свойственным «доброму старому времени», молодежь, ютившаяся за театральными кулисами, часто чудила. Не одна оперетка господствовала в гайрабетовском театре. Он знал и лучшие дни, на подмостках его являлись и лучшие тогда провинциальные драматические актеры; в этом же театре играли и были молодыми: Зубович, Яковлев, Бегичев, Любский, Чарский, Иванов-Козельский, Путята, Казанцева, Коврова, Брянская, Лаврова. Здесь же совсем молодым человеком играл Михайлов. Репертуар состоял преимущественно из иностранных классических пьес - Шекспир, Шиллер, очень редко Мольер и французских душераздирательных мелодрам. В большом ходу были: «Дитя», «Убийство Коверлей», «Две сиротки», «За монастырской стеной»; ставились так же часто «Кораблекрушители», «Гибель фрегата Медуза», «Извозчик», «Фальшивомонетчик» и прочая дребедень. Из русских пьес боевыми считались потехинские «Злоба дня», «Нищие духом»; бенефисными признавались «Наш друг Неклюжев», «Громоотвод», соловьёвские «Светит да не греет» и «Майорша», «Свадьба Кречинского». Из Островского предпочитались «Гроза», «Лес», «Бедность не порок». Его «купеческий» репертуар ставился очень редко. Охотно смотрелись также водевили, которых теперь почти не ставят: «Лев Гурыч Синичкин», «Ямщики», «Кречинский в юбке». Рядом с драматической труппой тогда в театре содержалась также небольшая опереточная труппа, которая исполняла в заключение спектакля, после драмы, небольшие, большей частью, одноактные, оперетки. Из опереточных артисток того времени помню: Запольскую, Шорохову и артистов Эрберга, Вольского. В оперетках часто выступали покойный Зубович и Чернов, известный впоследствии оперный баритон. Зубович безвыездно жил в Ростове и пользовался неизменной любовью ростовской публики. Появление Зубовича вызывало всегда в театре неподдельный восторг и публика не только не остывала к нему, но всячески и при каждом представляющемся случае выражала свои чувства расположения. Появление Зубовича в «Птичках певчих» в роли заключенного или в Репетилове (эту роль покойный исполнял чудно) сопровождалось бесконечными аплодисментами. Но на вызовы, в последние годы, по крайней мере, Зубович не выходил. В публике шутили по этому поводу, что Зубович после роли стремительно летел из театра в биллиардную Пeтpoва. Покойный артист был большим любителем биллиарда, играл на нем артистически, как говорили тогда о хороших игроках, «концерты давал». Зубович представлял собой редкий теперь в отживающий в провинции тип «сидящего» на месте актера: проходили годы, переменялись антрепренеры, но Зубович безвыездно сидел в Ростове, и тем не менее получал ангажемент и ни один сезон без Зубовича не мог обойтись. В конце своей карьеры Зубович оглох и уже новых ролей, не играл. В последние, мне памятные, годы гайрабетовский театр переживал очень плачевные сезоны; антреприза относилась к делу в высокой степени халатно, следствием чего и было полнейшее охлаждение публики к театру. Антрепренеры Безсонов и Казанцев набирали труппы что называется «с бору, да с сосенки» и терпели, конечно, убытки; театр пустовал. Унаследовавшему за ними театр антрепренеру Мельникову, известному тогда исполнителю роли Идиота в пьесе, того же названия, не повезло окончательно. Случившийся тогда в венском Ринг-театре пожар, повлекший за собой человеческие жертвы, вызвал, повсеместный в России осмотр театральных зданий; ростовское городское управление с восторгом ухватилось за венский пожар и, осмотрев театр через своих архитекторов, пришло к заключению, что театр гайрабетовский представляет в пожарном отношении огромную опасность, почему и постановило театр закрыть. Дело было среди сезона и труппе предстояла голодовка. Мельников бросался к городскому голове, к влиятельным гласным, и в думе предложено было выдать оставшейся не у дел труппе 3 т. руб. Способствовали особенно сильно успешному разрешению этого вопроса гласные А.М.Баташев и А.К.Кривошеин. Последний, в качестве гласного, пользуясь непопулярностью городского головы Н.И.Кузьмина, являлся почти всегда фактическим руководителем думских собраний. Занимая место рядом с П.Р.Максимовым, против лордмэрского кресла, Кривошеин диктовал слабовольному Кузьмину постановку вопросов и думе, не испросив её принципиального согласия на пособие Мельникову, прямо предложено было, сколько дать: 3 или 5 тыс. рублей? Напрасно Е.И.Ткачев и М.М.Топчиев волновались и требовали перестановки вопроса: вопрос не был снят и Мельникову выдали 3000 р. В этом же заседании дума, входя в положение антрепренера и труппы, оставшейся, вследствие закрытия театра, без хлеба и дела, постановила отвести зал думских заседаний для постановки драматических представлений. Играть, однако, в думской зале актерам Мельникова не пришлось. Поверенному Гайрабетовых - присяжному поверенному Котельникову удалось добиться отмены думского постановления: прибывшая из Екатеринослава губернская комиссия вновь осмотрела театр и, вопреки решению думской комиссии, признала возможным открыть театр, при условии некоторых в нем переделок. Указания губернской комиссии были исполнены и театр открыли. Городская управа, однако, не осталась в долгу: она созвала еще какую-то комиссию, поважнее тех, которые осматривали театр два раза, и вновь закрыла театр. Тогда поверенный владельцев театра отыскать еще более важную комиссию, чем все три предшествовавшие, и эта последняя также вынесла 6лaгoпpиятное для владельцев театра решение: театр быть опять открыт. Сутяжничество это стоило спорившим, очень не дешево. Кажется, после этого случая антрепренер Мельников перешел исключительно к оперетке и вытеснил драму окончательно. Постоянными посетителями театра были, как и теперь, вероятно, купцы и «иностранные гости». Женщин - интересных и красивых, было мало и очень немногие из них умели одеваться. Теперь, скажу без лести, ростовитянки - блестящи. «Звезды» в театральном партере и ложах были, конечно, и тогда и они привлекали всеобщее внимание. Одну из них я увидел сегодня на Садовой совершенно случайно и не узнал: она постарела, посидела и потеряла весь блеск своих когда-то чудных очей... А давно ли, она была так дивно хороша? Ну-с, пока довольно. Пимен Ростовский. Часть 2 Воспоминания о зимнем театре естественно навели меня на мысль о летнем театре в городском саду. Что с ним? И каков теперь сад? О последнем я кое-что уже слышал, но действительность превзошла все мои представления о произошедших переменах. Городской сад изменился во всем, начиная с фасада и железной ограды, заменившей старую деревянную решетку. Теперь рядом с реальным училищем помещается pocтoвcкий клуб, а прежде здесь был тенистый пустырь, с аллеями, в которые никогда не заглядывало солнце. Главная аллея, идущая от главного входа обрамлялась огромными ветвистыми тополями и акациями, верхушки которых почти сливались. Чувствовалась прохлада. Налево от той же аллеи помещалась эстрада, где по вечерам для публики играл городской оркестр музыки. Там же, где раскинулся теперь сад коммерческого клуба, ютилась малая ротонда - нечто вроде филиального отделения большой ротонды, - служившая мрачным гнездом полутемного люда. Расположенная в стороне от центральных частей сада, в чаще растительности и вдали от бдитeльного ока полиции, малая ротонда часто преподносила публике сюрпризы уголовного характера: в ней то убьют кого-нибудь, то ограбят. Положительно изумило меня закрытие генеральной балки. Раньше балка эта была открыта и, благодаря спускаемым в нее отовсюду нечистотам, ужасно воняла. На главной аллее через балку перекинут был деревянный мост и гуляющие спешили пройти по мосту возможно скорее, чтобы не задохнуться от вони. Внизу, где теперь раскинуты аллеи, ютились летом «босовики» и поздней ночью проходить по мосту считалось делом рискованным, так как могли ограбить. Гуляли, главным образом, по аллее, пролегающей выше моста; здесь помещалась вся ростовская публика, без различия, так как тогда ни каких летних клубов не было и обыватели, поэтому не подразделялись на сословия. Существовала загородка, на том самом месте, где теперь гнездится какой-то кафе - шантан, почему то называвшаяся, пикником. Загородку содержал Сергей Петров, который в же время был распорядителем и контрагентом всего сада и всех его «учреждений»: ротонды, летнего театра, «пикника», тира и всех иных доходных статей; пользуясь всеми этими благами, Петров, кажется, еще получал от города какую-то субсидию, что-то около 2000 р. в год, за содержание сада в порядке и исправности. В «Пикнике» ютились также члены коммерческого клуба для карточной игры, вход в него для посторонней публики оплачивался двугривенным. В нем играл жиденький оркестрик какого-то «Ивана Михайловича», а на крошечной эстраде появлялись иногда куплетисты, певцы, рассказчики и как-то раз иди два, даже хор Славянского, тогда пользовавшийся большой популярностью. В саду часто устраивались городской управой народные гулянья с хорами, оркестрами и народными забавами. Сад в таких случаях закрывался и публика допускалась за плату. Гулянья эти устраивались в пользу усиления фонда общества «Красного Креста» и давали очень крупные сборы: очищалось 1.500-2.000 руб. В саду царил Сергей Петров, явившийся в Ростов, говорят, «с котомкой на плечах и прирожденной сметкой русского мужичка». Попав, почему то в милость к всесильному тогда Байкову, Петров засел в городском саду и занял амплуа единственного ростовского увеселителя. В «пикнике» веселилась чистая публика, в ротонде, тогда деревянной, сорило деньгами купечество при ближайшем участии арфянок (так назывались прежде хористки в женском хоре), а на правой стороне помещался летний театр. Бешенных денег в Ростове в те времена водилось очень много. Тогда не было монументальных зданий и вообще больших домов. Самым большим домом считался дом Сидоровых (теперь там помещается, какая то, гостиница), богатых купцов, впоследствии впавших в бедность, на углу Московской улицы и Таганрогского пр. Ростовец в прежнее время жил в скромных домишках и набивал только мошну. Это теперь обуяла его домостроительная горячка. Барыши текли широкой рекой и от них уделялось Сергею Петрову и его учреждениям не мало. Хотя к концу его садовой деятельности и появились в Ростове, «Стрельцы», «Миры» и т.п. шато - кабаки и тоже с хорами певиц, но успеха, какой выпал на долю Петрова, не имели. В ротонде, несмотря на её увеселительный характер, происходили и события, общественного значения. В ней, между прочим, устроен был торжественный прощальный обед А.М.Байкову, уехавшему из Ростова после первого его головенства в 1868 году. Опального, oтpешённого от должности Байкова собрался проводить весь цвет ростовского общества. Этотъ обед был торжеством Байкова: на нем говорились речи, читались адресы от сословий, которыми признавались огромные заслуги опального и отставленного от дел лорда - мера. На обеде присутствовали многие из фамилий, теперь уже сошедшие со сцены или исчезнувшие совершенно. По крайней мере мне теперь не приходится слышать о Штурбине, Мисочке, Дарасе, Драшковиче, Шортане, Топчиеве, Садомцеве и других могиканах ростовского прошлого, создавших настоящую мощь города. На этом обеде отсутствовал Е.И.Ткачев, тогда еще полный сил, столкновению с которым Байков и обязан был своим преждевременным и далеко не добровольным уходом со сцены. Борьба между этими выдающимися ростовскими деятелями, начавшаяся незадолго до этого обеда, велась затем многие годы и кончилась только после, того, как оба они сошли в могилу. Петрову принадлежал также и летний театр, помещавшийся рядом с ротондой, со стороны нынешнего здания женской гимназии. Все лето в театре играла драматическая труппа, а осенью оперировал французский цирк братьев Годфруа. Братья пользовались огромным успехом и числились в списках ростовских домовладельцев (ими приобретен 6ыл за 56 т. р. дом на Старом базаре, рядом с домом Баташовых), но затем изменчивая судьба антрепренеров заставила их продать дом. Любимцами публики неизменно признавались бесконечно веселые братья Джеретти и наездница Мария Годфруа. В драматическом составе летнего театра фигурировал, большей частью, тот же персонал артистов, что и в зимнем. Репертуара труппа придерживалась все того же, мелодраматического, разнообразя, иногда, зрелища постановкой пьес местного производства и якобы из местной жизни. В одном из таких произведений преображена была сцена в номерах модного тогда ресторана Щелокова, в которой фигурировали местные обыватели. В числе этих последних, публика узнала, между прочими действующими лицами, издателя «Донской Пчелы», Тер-Абрамиана. Изобразил его актер Алеев и очень удачно. Театр и дворик ограждены были от Садовой аллеи валом, на котором до начала спектакля играл оркестр Апполонского. В последнее время театр содержит известный в провинции актер Аграмов, впоследствии режиссер коршевского театра в Москве. В труппе Аграмова подвизались, между прочим, Мартынова и Волков-Семенов. Михайлов, теперь сильно пополневший и отяжелевший, выступал тогда в Дон-Карлосе, изящным молодым человеком. В театр приглашались временами гастролеры из московских знаменитостей, что в те времена было большой редкостью. Помню гастроли Федотовой. Шла «Фру-фру», со знаменитой гостьей в заглавной роли. С вечера накрапывал дождь, но театр был переполнен публикой. Легкая дробь постепенно перешла в бурный дождевой поток, заглушавший человеческую речь. Шум дождя усилился настолько, что актеры и сама Федотова, не слыша друг друга, умолкли и прекратили на самом патетическом месте игру, не опуская занавеса. С Федотовой произошла истерика и ее едва успокоили. В довершение всего, благодаря устаревшей и протекавшей крыше, дождь залил публику, а в театре образовалась лужа. Более запасливые из публики подняли зонты, благодаря чему получилась в высокой степени курьезная картина. На сцене, как на единственном защищенном от дождя месте, толпилась не только публика, но и артистки и артисты, уборные которых также были залиты водой. Конечно, тот курьез с дождем с протекавшей крышей глубоко возмутил публику, которая, демонстративно взобравшись на сцену, требовала Петрова, как ответственного лица. Петров, конечно, в театр не явился, а протестанты, с архитектором Якуниным во главе составили на сцене протокол для представления городской управе, полицмейстеру и самому губернатору. Ничего, конечно, из протокола не вышло. А «Фру-фру» так в тот вечер и не закончили. Все это, быстро чередуясь, давно, казалось, забытое, живо воскресло в моей памяти, когда я, выйдя из роскошного нынешнего, но совершенно пустого и безлюдного помещения ротонды, заглянул в опустевший теперь уголок сада, где ютился наш старый, полугнилой, но милый по воспоминаниям летний театр. Здесь, когда-то кипела жизнь, трепетали сердца и восторгались тысячи ростовцев. Здесь - юность, радости прошлого для целых поколений, стекавшихся сюда некогда для восторгов и поклонения искусству. Где вы, свидетели этой, когда-то процветавшей здесь жизни? (поздний вариант летнего театра. Был построен на новом месте, точного расположения не знаю, судя по тому, что театр существовал уже при существовании женской Екатерининской гимназии, он был построен по Пушкинской, существенно западнее старого летнего театра) Пушкинскую улицу теперь не узнать. Она называлась тогда Кузнецкой. Кузнецкая улица была не только грязным, скверным захолустьем, но и являлась очень опасным пунктом, где запоздавшему прохожему ежеминутно грозила возможность быть до нитки ограбленным. Вообще, пройти ночью по Кузнецкой улице было далеко небезопасно. Кузнецкая, помимо того, пользовалась еще дурной славой, так как на ней расположены были «институты без древних языков», ныне, благодаря предусмотрительности, как мне передавали, некоторых, интеллигентных людей, перенесенные на новую Черняевскую улицу. (Жители Черняевской также не были счастливы от такого соседства и администрация города решив не конфузить имя боевого генерала Черняева, для «институтской» части улицы сохранила прежнее название улицы, Восточная. См. здесь, по ссылке, комментарий №11) На сколько развращена была улица. свидетельствовало, между прочим, письмо одного из обывателей Кузнецкой улицы, помещенное в «Донской Пчеле», и перепечатанное всеми газетами, в котором «Отец», подписавший письмо, изливал свое горе во поводу губительного влияния улицы и «институтов» на нравственность его дочерей, соблазнившихся прелестями веселой жизни и переселившихся в «институты» из отчего дома. Общество тогда сильно было потрясено этой исповедью, послужившей, кажется, причиной тому, что против «институтов» Кузнецкой улицы администрация решила предпринять поход. Там, где тянутся теперь бульвары, и красуется здание женской гимназии, новая часть городского сада, электрическая станция, раскинута была грязная пустошь, оканчивающаяся генеральной балкой, по которой текли ручьи банных и обывательских грязных зловонных стоков заражающих всю окружность. Здесь был убит какой-то Мирошников. Убийство носило политический характер, так как вслед за ним появившиеся печатные объявления объясняли мотивы преступления. После этого пустошь долгое время носила название «страшного» места и обыватели, старались обходить его. Драки, буйства и всевозможные членовредительства происходили здесь каждую ночь. «Генеральной» балки теперь и днем с огнем не отыщешь, а прежде она живописно тянулась через весь город. В Николаевском переулке, где помещается электрическая станция, переброшен был через балку жалкий деревянный мост с гнилыми перилами, грозивший ежечасно обвалиться, а под ним зияла пропасть. Здесь часто имели место несчастные случаи. Это называлось, и еще так сравнительно недавно, городским благоустройством! Выше по переулку, за Кузнецкой улицей, тянулись уже совсем, убойные, чисто грабительские места. Старое кладбище, которое теперь не узнать, покрытое Успенской церковью, католическим храмом и техническим училищем, служило гнездом ночных громил, пользовавшихся им как собственной квартирой. Горе обывателю, имевшему неосторожность пройти здесь после сумерек, хотя и днём не совсем было безопасно. Полиция чувствовала себя бессильной и смотрела на обитателей строго кладбища сквозь пальцы. Могилы и памятники хотя и были, но в разрушенном виде. С восточной стороны торчали полуобвалившиеся кладбищенские ворота и часть стёны. Вся эта кладбищенская площадка с обвалившимися и полуразрушенными могильными памятниками носила характер исторического городка, представляющего археологический интерес. Если бы она притом содержалась в опрятности, то не лишена была бы поэтичности, особенно в лунные ночи, но я уже сказать, что на старом клад6ище царила ужасная мерзость и грязь. Там, по преданию похоронен один из Садомцевых, подаривший городу всю ему принадлежавшую площадь теперешнего городского сада. Пимен Ростовский. П.С.1: Перед постройкой Успенской церкви в городских газетах неоднократно подавалось объявление с предложением желающим о переносе могил их предков на уже давно существовавшее тогда городское кладбище, то что мы знаем, как место нынешнего Дворца спорта. Остававшиеся могилы было решено переустроить в единую братскую могилу, что, впрочем, выполнено не было; П.С.2: Современная техника нам предоставляет по-настоящему, чудеса. Я не думаю, что сам переписывал бы весь материал из старых газет, но нашлась в сетях нехитрая страничка, куда можно, перетянув картинку страницы, получить вполне хорошо читаемый текст на современном русском языке. Несколько правок и вот он, весь текст статьи. Но здесь не это главное. Главное – это отношение автора газетной статьи к городу, в т.ч. и к тому, убогому, страшному, опасному и жадному, который в его памяти не смотря ни на что, вызывал только тёплое отношение к памяти. Эта статья, мемуары настоящего патриота старого Ростова, благодаря чему и мы кое-что узнали и, думаю, получили ещё один урок отношения к своей малой Родине. Источники: ДГПб, личный архив, личная коллекция | |
Категория: Из истории Ростова | Добавил: Alex272 (31.12.2017) | Автор: Овчинников Александр | |
Просмотров: 4477 | Комментарии: 11
| Теги: | |
Всего комментариев: 10 | |||||
| |||||